Книга АСТ Сибирь: счастье за горами (Сенчин Р.В.)

Цитаты
«И так продолжается долго, зима за зимой, яркий день сменяется темной ночью, все короче недели и быстрее годы, и твои сильные взрослые становятся все слабее и незаметнее, и вдруг ты останавливаешься и замираешь посреди глубочайшей тишины и наконец‑то ее слышишь, потому что это самая истинная тишина — когда снежинки медленно текут сверху вниз, равнодушно погребая все, что им попадается на пути, обволакивая весь мир и лишая его способности звучать и двигаться. И ты замираешь в этой абсолютной тишине. А вместо уверенных рук и веселого подбадривания рядом с тобой кто‑то такой же ослепленный и оглушенный, и тебе немного страшно. Но вот его тепло начинает растапливать твой страх и снежинки на твоих губах и запястьях, и ты не можешь ему не поверить в такой момент бесконечной истины. Ты веришь, предавая белый свет и синий цвет, яркость и любовь тех, кто в эти секунды невидимо тает вместе со снегом — там, внизу, под ногами, превращаясь в тонкие ручейки, впадающие в бесконечную реку вечной любви».
Татьяна Лазарева, «Снег»

«Я тогда сидел на краю скалы посреди тайги. Есть такие одиночные скалы посреди тайги. Вокруг на тысячи километров тайга. Сидел на краю скалы. Смотрел вдаль. Отдыхал, потому что в этот день мы с друзьями много прошли пешком. Мне было примерно двадцать шесть лет. Сибирь. Я люблю эту Сибирь. Она мне как мать. Как будто большая женщина легла всем своим телом на землю — и это Сибирь. Сибирь — это тело. Это пространство. Там люди пьют, бьют, туда люди бежали и снова, и снова бегут».
Иван Вырыпаев, «Сибирь. Другие миры»

«Странная штука эта степь. Столкнувшись с каким‑либо масштабным природным явлением, поневоле всегда начинаешь ощущать собственную малость и ничтожность. Но это... как бы сказать, совсем не то ощущение, которое удручает тебя или как‑то умаляет — отнюдь. Степь — это другое. Она не умаляет. Она просто растворяет тебя в себе. Не помню, кто это сказал: „Если раздвинуть горизонт, одинокое дерево растворится“. Здесь он раздвинут от края и до края. Здесь как‑то сразу приходит охота по‑стариковски перемолвиться словом с самим собой».
Наталия Клевалина, «Духи и я»

«Сибирские деды как те вечные люди эвенков. Их обиталище — Сибирь небесная. Уже четвертая по счету? Первая была юношеской, вторая — любовной, третья — терпящая бедствие. И здесь можно переиначить Рериха, сказавшего, что поверх всяких россий есть одна незабвенная Россия. То же и Сибирь — одна, великая, обещающая волю, Сибирь Ермака и первопроходцев, Сибирь Аввакума и страстных староверов, Сибирь тунгусских сказаний, нимнгаканов».
Олег Ермаков, «Восхождение в Сибирь»

«На другой день чуть морозец, пошла шужка, сальце, небольшие, похожие на бляшки плесени льдинки. Вот еще подморозило, сильнее шуга пошла. Вот и притор начинает мять, растет торосистый ледяной припаек у берега, и все глядят, куда бы удочки налимьи воткнуть».
Михаил Тарковский, «В зимнем створе»

«Это — пример волшебной эманации Сибири, где любой мужик зачастую имеет биографию, достойную пера писателя Александра Дюма‑отца, создателя „Графа Монте‑Кристо“.
Где тусклый с виду камень может оказаться самородком.

Где можно раствориться в „зеленом море тайги“ и бесследно исчезнуть с глаз начальства, которое всегда враждебно человеку, о чем справедливо толковал еще Карл Маркс.

Где Дикий Восток плавно переходит в Дикий Запад, опровергая тем самым известный постулат певца британского империализма Редьярда Киплинга о том, что смешивать эти части света нельзя».Евгений Попов, «Сибирь

«Изба бабки Вари <...> Небольшая. В лапу рубленная. Три окошка в проулок, три — во двор. Нехитрые наличники. Двускатная, как у зимовья, тесовая крыша. Во всем — крепкое, сибирское. Северное. Не пестрое, не узористое, но сотворенное с упором, необходимым для жизни на этой суровой земле — ни больше ни меньше. То есть — вполне себе аскетическое, что вообще присуще сибирякам, для кого высвобожденное от всего „второстепенного“ время — не столько повод для передышки, сколько разгон для десятков других больших и малых дел. А их всегда невпроворот в таежном уголке, где лесистые сопки окрест, а простор только один — вот это небо да коридор большой северной реки, верхом уходящей едва ли не впритык к Байкалу, а низом — в ослепленную вечной мерзлотой Якутию и дальше, к Северному Ледовитому океану».
Андрей Антипин, «Две реки. Две судьбы»